Февраль прошел. Большого снега не было. Стояли холодные серые дни с гололедом и сыростью. Падал снег, как бы нехотя, понемногу. Раскисала дорога, заполняясь водой в колеях и ямах. К утру она стыла, покрываясь прозрачной корочкой льда, которая к середине дня таяла. В такую погоду хочется сидеть у теплой печи, слушать, как потрескивают дрова в очаге, смотреть в раскрытую дверцу на колеблющееся пламя, весело перебегающее с полешка на полешко, играющее отсветами на полу и недалеко стоящей мебели. Вести неторопливую беседу с гостем, удачно зашедшим на огонек, пить горячий чай и поговаривать с ним о житейских делах.
К началу марта погода разъяснилась, появилось солнышко и сразу повеселело на душе. Запела синичка, засуетились в кустах воробьи, а на чердаке загулькали полевые голуби. Воздух наполнился свежестью и запахами весны. Прошло несколько дней и вновь подул северо-западный ветер. Над горизонтом показались освещаемые всполохами солнечного света тяжелые облака. В узких просветах между ним заголубело чистое небо. Однако набежали серые тучи и началась студеная морось. Задул колючий сиверко… Загрустил пейзаж, запечалился оплавленный оттепелями снег, покрытый сухими листьями и иголками от елей.
Свинцовое небо зависло над Удомельскими просторами. Стало сумеречно и одиноко. Вековые ели, что растут вдоль берега, покачивают тяжелыми ветвями, прощаясь с зимою. Затрещал лед, оседая вдоль берегов… Подгоняемые порывами ветра, закружили тревожно крича вороны.
Парк наполнился пушистыми узорами падающего снега, украшая деревья и кусты белоснежным кружевом и воскрешая картину уходящей зимы.
Витольд Каэтанович лежит на тахте в мастерской. На большом французском мольберте - начатый пейзаж, освещенный мягким светом от горящей свечи. Художник смотрит на холст, на раскрытый этюдник, на палитру с выдавленными красками и размышляет.
За большим окном гудит непогода. Пламя свечи, обдуваемое сквозняком, бросает подвижные тени на потолок и стены. Несмотря на то, что печь хорошо натоплена, в комнате свежо. С чердака тянет холодом…
Витольд Бируля смотрит на холст, на окно, на пламя свечи и вспоминает… но сосредоточиться не может… Мысли разбредаются, перескакивая с темы на тему. Нервное состояние природы передается художнику.
Сильный ветер раскачивает ветви близь растущих елей. Слышно, как они царапаются о стену дома. Порывы, усиливаясь, налетают на дом. Сдерживая пургу, дом кряхтит, но удерживает своей массой стихию. По стеклам побежали водяные потоки, смывая большие снежинки. Они, на мгновенье прилипая к стеклу, тут же тают. На окнах возникают причудливые рисунки, играющие блестками отражений от дрожащего пламени свечи.
Витольд Бируля натянул второе одеяло и, полулежа на высокой подушке, смотрит на мокрое окно слушая музыку тревоги, которая, словно загадочная валькирия, влетает в мастерскую, проносится по ней и исчезает в урочищах ночного парка…
Иногда на небе появляется яркая звезда, но перекрываемая стремительно летящими облаками пропадает.
Настоящая буря влетела в Чайкинский парк, раскачивая деревья, ломая ветви и вызывая чувство тревоги. Витольда знобит. Он подтягивает одеяло, укрывает им плечи и продолжает смотреть в окно.
На первом этаже в гостиной завели патефон. Запела Лидия Русланова - «Валенки», одну из немногих сохранившихся пластинок. Художник погружается в раздумья. Вспомнилась длинная и, в то же время, такая короткая и быстро пролетевшая жизнь.
- Война… Война. Сколько их было на моем веку? – Японская, мировая, революции, гражданская и эта - ужасная, такая длинная и тяжелая – Отечественная. Сколько народа перемолотили. Молодых, здоровых, сильных, порой не успевших создать семью. Теперь калеки топчутся по земле, брошенные герои, заполняя пивные и кабаки безногим и безруким людом, а по избам сидят одинокие вдовы, закусывая горе и запивая его водкой. Ох, Россия, Россия - страна многострадальная.
Надеясь на чудо, вдовы всматриваются в проходящих, поджидая своего мужика. Рядом, уткнув нос в стекло, стоит малец, разглядывая качающуюся, позванивающую медалями и костылями братву. Вернулись домой счастливые герои, опаленные боями, на горькую зависть соседним вдовам.
Зачем все это? Кому нужно насилие и ради чего? Кто дает право гнать людей на бойню, превращая ее в игру детей, ублажая спесь надуманных генералов, изображающих из себя героев и вождей…
Гудит непогода, нагнетая тревогу… Вспоминаются люди пропавшие, и исчезнувшие в неведомое и страшное куда–то. Говорить про это нельзя, а думать - страшно … Где вы теперь, мои старые знакомые, ушедшие в неизвестность?
Внизу, в гостиной, продолжают крутить пластинки:
- «Бродяга Байкал переехал, навстречу родимая мать»…
Не выдержав нового порыва ветра, затрещал, падая вниз, большой сук. Заметив волнение, охватившее мужа, Елена Алексеевна подошла к нему. Он взял ее за руку:
- Как воет, как воет! Неспроста это, Еленушка… - прошептал Витольд Каэтанович и вновь взглянул в окно.